Почему небезопасно для жизни врача обладать эффективными рецептами лечения тяжёлых болезней(или куда исчезают хорошие специалисты)?

Добавлено в Полезно знать

Во время коронавирусной пандемии, многие заболевшие пневмонией отчаянно искали настоящего ВРАЧА с опытом, знанием и человечностью. Как оказалось, именно он должен быть главным звеном в системе здравоохранения на правильные действия которого больной возлагает все свои надежды. Однако, в действительности, вся Система была построена так, что присутствие в ней специалиста с подобными качествами скорее является исключением, чем правилом.

Когда-то, много лет назад, к нам из Москвы приезжала на лечение пациентка. Чтобы занять себя чем-то в дороге, она купила газету «Известия» и случайно забыла её в нашем кабинете. В этой газете была статья – расследование о трагической смерти молодого учёного-врача, который своими разработками опередил время и успешно помогал многим людям. Возможно, прочитав её, можно будет получить ответ на вопрос: почему так сложно найти хорошего Врача?

“Он вырвался из клетки. Будет ли раскрыта тайна жизни и смерти ученого Александра Аникина?”.

Александр Юрьевич Аникин, заведующий отделом НИИ трансплантолгии и искусственных органов, полный сил и планов, здоровый 45-ти летней мужчина погиб буквально в считанные дни.

Он занимался клеточной терапией – новейшим направлением современной медицины, которое берётся за неизлечимые болезни: поражение мозга, рассеянный склероз, диабет. Те же методы используются для омоложения, создания невероятно эффективной косметики… Все это не только большая наука, но и большой, хотя и скрытый от общества, бизнес. Исследования Аникина, опережающие время, могли серьезно помешать этому бизнесу.


Чем он занимался.

Клеточная терапия – это словосочетание пока еще понятно немногим. О ней говорят и пишут, как о глобальной перспективе медицины. Ученые еще спорят, можно ли “вырастить” новые органы и ткани из особых клеток, дискутируют, этично или нет использовать для этих целей человеческие эмбрионы, твердят о необходимости правового поля для нового направления...

На самом деле клеточная терапия существует уже давно. Но не для всех – как правило, в элитных клиниках – и стоит больших денег. Изготовление препаратов из абортных тканей – дело дорогое, сложное, подчас сопряжённое с риском. Однако накоплен и в мире, и у нас солидный материал о том, что использование таких препаратов при различных поражениях головного и спинного мозга, да и при многих других заболеваниях дает весьма серьезный эффект. Он непостоянен, пересадки клеток требуются вновь и вновь, но метод востребован.

Тема почти закрыта. Специалисты неохотно делятся с журналистами, им хорошо знакома нервная реакция дилетантов на сам факт использования тканей нерождённых на свет. Впрочем, они нередко призывают на помощь рациональные аргументы: разве лучше, что”это” будет просто уничтожено, если может кому-то помочь? Но, говоря честно, за этими аргументами тщательно скрываются чувства неловкости и невнятной вины, хотя наука – дама, по определению лишенная эмоций.

Занимаются рискованными технологиями нет так много ученых, все они известны наперечет. В этой области работал и Александр Аникин.

Что он успел.

Об Александре коллеги и друзья рассказывают охотно, высоко оценивая его человеческие и профессиональные качества, искренне горюя. Но – странное дело – почти в каждом разговоре наступает момент, когда собеседник говорит: “Только об этом не пишите, не надо”. Или: “Это не упоминайте, можно повредить делу, за которое Саша отдал жизнь”.

“Известия” дважды писали об уникальных методах лечения, предложенных Аникиным впервые в мире. Но сам он без особого энтузиазма относился к вниманию журналистов, не рвался под софиты телевизионщиков, как это часто делают его коллеги. Хотя рассказывать было о чем.

Все известные методы клеточной терапии связаны либо с пересадкой большого количества клеток прямо в головной мозг, либо с их инъекциями в кости черепа, лимфатические узлы, сосуды. Большая часть клеток при этом разрушается, другие, приживаясь, приносят результат.

Аникин и его сотрудники создали совсем иной трансплантационный материал в удивительно простой форме – в виде капель в нос. Но это были уже не донорские клетки, а лишь некоторые соединения из них. Они стимулировали процессы самовосстановления повреждённой ткани мозга. Новым методом пролечили более 700 больных с ДЦП, болезнью Паркинсона, последствиями черепно-мозговой травмы, умственной отсталостью – по разным заболеваниям лечение было эффективно в 70 – 100% случаев.

Затем Аникин пошел дальше, создав метод лечения рассеянного склероза - тяжелого заболевания, перед которым медицина сегодня почти бессильна. Ему удавалось добиться стойкой ремиссии даже в тяжелых случаях. “Больного приносили на носилках, а уходил он на своих ногах”, - рассказывает один из врачей, работавший с Александром. Причем здесь уже не применялись донорские клетки или препарат из них. Секрет был в специальной обработке собственных клеток крови больного, их трансформации и возращении в организм.

Аникин применял метод при лечении десятков больных, у большинства получив хороший результат. Метод показал свою перспективность и в лечении сахарного диабета – модифицированные клетки крови останавливали процесс разрушения клеток поджелудочной железы, вырабатывающих инсулин. Метод позволил существенно сократить ежедневный прием больными инсулина.

- Вот тогда Саша стал открыто говорить, что трансплантация клеток не нужна, а клеточная терапия пойдет совсем другим путем. По сути дела он предложил поставить крест на целом направлении, которое сегодня стало серьёзным бизнесом, - с горечью говорит один из его друзей. - Посудите сами: может ди такая дерзость остаться безнаказанной?

Каким он был.

Он был прямой и резкий, называл вещи своими именами. Как будто всегда был в маске, не спешил открыть душу первому встречному. Шутник и душа компании, когда приходи в сестринскую, там всегда стоял хохот. У него бывали периоды уныния, когда ничего не удавалось пробить...

Неохотно печатал работы, не любил выступать на конференциях. Была готова докторская диссертация, но он не спешил с защитой. Не патентовал свои методы, считал, что тут же украдут. Случалось, что высказанные им идеи были опубликованы другими. Работал над разными проектами с разными людьми – никому не доверял весь метод целиком. Свои препараты готовил всегда сам, один.

Доверял своим партнёрам, тщательно подбирал их. Общался с широким кругом подчас случайных и даже ему лично не симпатичных людей – в интересах дела. Ценил дружбу, умел дружить. У него не было настоящих друзей, лишь партнёры и приятели. Работал сутками, не оставляя времени на семью и близких. Был очень внимателен к семье и близким. Не пил, не курил, был прекрасным сыном и отцом...

Лечение было платным, но если он видел, что больной не может заплатить, делал и бесплатно. Был невероятно щепетилен в денежных вопросах, всегда вовремя рассчитывался за работы, выполненные по договорам и даже устным договорённостям. Почти все заработанные деньги тратил на лабораторию...

Как он умирал

Последние полгода Александр особенно много работал. По свидетельству друга подготовил все необходимые документы на четыре препарата. Отчасти спешка была связана с тем, что ему предложили проект совместного предприятия на Кипре. В начале июля вылетел туда, пробыл почти две недели, но вернулся разочарованным: не понравились партнёры, неубедительными показались перспективы. Кстати, потом предполагаемый партнёр бесследно исчез – его не могут отыскать ни родные, ни коллеги.

Через несколько дней после возвращения Александр почувствовал себя очень плохо, еще через день его на “скорой” доставили в больницу. Было трудно дышать, анализ крови показал невероятно низкий уровень гемоглобина. Определили желудочное кровотечение, вводили препараты крови, он даже сам руководил процессом лечения. Когда состояние ухудшилось, поместили в реанимацию. Диагностическая операция не выявила сколько- нибудь опасной патологии. Но состояние ухудшалось, и через три дня Александр скончался. Посмертный диагноз: массивное желудочное кровотечение, некроз поджелудочной железы...

Все эти дни и родные – сплошь врачи, и друзья были в шоке. Никто не мог понять причин столь внезапной трагедии. Уже в последние дни прозвучала версия: “отравили”. Один из друзей даже спросил Сашу прямо. Тот не мог говорить, был подключен к аппарату искусственной вентиляции легких, но слабо покачал головой – “нет”.

Но версия уже возникла, и в нее логично вписывались всплывающие в памяти факты. Об угрозах по телефону, о которых Саша сам рассказывал друзьям. О слухах, что как-то его избили хулиганы, и родным он говорил, что ему небезопасно ходить в темное время. Кому-то даже называл имя опасного человека. Вспомнили и о том, что за полгода до этого чувствовал себя неважно, жаловался на судороги в мышцах, а ведь они могут быть симптомом хронического отравления...

Все усложнилось, когда после вскрытия возникли разногласия между лечащим врачом и патологоанатомом. Семья потребовала судебно-медицинской экспертизы, а в этом случае дело переходит в ведение правоохранительных органов. Пока никакой информации из районной прокуратуры родные не получили. Но вот участковый инспектор Юрий Митюков, который параллельно занимался оформлением необходимых документов, молодой и здоровый мужчина, спустя ровно два месяца тоже умер. И тоже от панкреатита – воспаления поджелудочной железы. Трагическое совпадение, уверены одни. Тут что-то есть, полагают, другие...

- Я не знаю ядов, которые могли бы привести к панкреатозу, - заявил один из ведущих отечественных токсикологов, к которому “Известия” обратились за консультацией. - При хроническом бессимптомном панкреатите это грозное осложнение с высокой летальностью может быть вызвано даже небольшой дохой алкоголя, жирной или острой пищей. Но в сочетании с желудочным кровотечением оно почти не встречается. В любом случае токсиколог может многое сказать, изучив материалы экспертизы...

Не дело журналистов – ставить диагноз и выдвигать версии, это функция следователей и экспертов. Однако ранняя и трагическая смерть талантливого ученого, даже если она вызвана совсем не насильственными причинами, ставит и иные вопросы.


Что остаётся людям?

Нелепый образ растяпы – ученого, витающего в эмпириях, остался лишь в старых кинолентах. Сегодняшняя прикладная наука – а медицинская наука такова по определению – жестка, ориентированна на коммерческий успех и чрезвычайного конкурента. Мы стенаем по утекающим за рубеж мозгам и рассуждаем, чем в первую голову влечет молодых и перспективных Запад: элементарной сытостью ли воплотить свои идеи? Ясно, что и тем, и другим. Но еще и третье.

Советская власть доила ученых двумя спосбами: создавая для них относительно комфортные условия и взамен полностью отторгая продукт их труда. Многое так и по сей день: условий для работы теперь ученому никто не создаст – крутись сам, но права на результат он по-прежнему почти не имеет.

Патентная защита у нас – пустой звук, ни суд, ни профессиональные сообщества не защитят, если патент элементарно сопрут. Чтобы выжить, у ученого есть два пути – либо на корню продать идею зарубежной фирме, которая скорее всего положит ее под сукно. Либо вступить в альянс с сильными мира сего – чиновниками от науки или капиталом, не всегда легальным. И те, и другие тоже могут ободрать как липку, - ничем своих прав не докажешь.

Есть, правда, еще третий путь – “маленький свечной заводик”: открыть платную клинику или полуподпольную частную практику. И зарабатывать на своем детище хоть что-нибудь. При этом поневоле придется окружить его максимальной тайной, никому не доверять открытие целиком, многое делать самому и...бояться.

Коллеги и родные с изумлением обнаружили, что ни дома, ни в кабинете Аникина нет ни бумаг с описанием методик приготовления препаратов, ни набросков, которые помогли бы восстановить ход его мысли, ни даже аналитических обзоров мировых достижений в этой сфере, за которыми он внимательно следил. Возможно, их он хранил в потаенном месте, возможно, их не существует в природе, и он все держал в своей замечательно организованной голове...

- Он опередил весь мир на несколько лет, - растерянно говорит его ближайший соратник. - Зная метод частично, вероятно, мы сможем восстановить его – но на это уйдет много времени...

В детских клиниках, где Аникин лечил детишек с ДЦП, рыдают матери: лечение, начавшееся столь успешно, продолжать нечем и некому. Говорят, лабораторию, в которой он создавал свои чудесные препараты, уже закрыли. Впрочем, нам так и не удалось узнать, где именно она была. Да и была ли?